Он ей тихонько-тихонько сказал:
- Не тронь меня, я сегодня устал.
Она улыбнулась, ничего не ответив,
Ушла, за ней вошел пустынный ветер.
Он опять огрызался, как слепой паладин:
- Уйди от меня. Я побуду один!
И снова она, даже не возразив,
Ушла, просто тихо глаза опустив.
Он вновь гневно фыркнул, взглянув на неё:
- Не лезь в душу мне! Это лично моё!
Она отступилась и исчезла в дверях,
Поняв - её жизнь в его нервных руках.
И так продолжалось не день и не два,
Со счету все сбились. Недели, года?
А он, снова срываясь, ей в спину орал:
- Не от жизни, скотина, от тебя я устал!
И дрогнула тихо стройная талия.
- Да у тебя с самим собой не прекращается баталия.
Прискорбно взглянув, повернулась. Ушла.
И в душу его поселилась тоска.
Он понял, что зря так вот с ней поступил.
Без неё ведь никак, он остался один!
Как скрип тонких пальцев по толстому льду,
Он тихо стонал, забиваясь в углу.
Он бился локтями о бетон тишины,
И громко орал, напрягая басы:
- Вернись, умоляю! Прости, я сглупил!
Ведь больше не буду, я просто вспылил.
Я крикнул одно, но подумал другое!
Каждый так делал, мы же знаем обое.
Прости меня, милая. Умоляю вернись!
Ко мне, в мою душу. Прости… не бранись.
Он понял, что попусту просто орать.
Её нужно вернуть, снова завоевать.
Одевается. Туфли, пиджак, телефон.
Вспомнил номер квартиры, что б веси в домофон.
Дверь открыта. Влетел, поднялся на этаж.
Её дверь. Вон окно, ею сделан витраж.
Рука трусится… он все равно постучал.
Но за дверью ни звука. Дом надрывом молчал.
За спиною тихонько скрипнула дверь.
- Молодой человек, там никого нет теперь.
Сердце замерло. Вздох. Он вмиг побледнел.
Обернулся на голос, на старушку глядел.
И предательский, губы, задали вопрос.
И куда-то исчез вдруг наигранный пафос.
- Ох, её больше нет здесь. Опоздал ты юнец.
Обняла твое фото, и настал ей конец.
Столько жить при болезни для кого-то лишь можно.
Говорила я ей «Внучка, будь осторожна».
Все равно улетала к тебе как на крыльях.
Возвращалась вот только постоянно в слезах.
Раз вернулась – душевно разбита, бледна.
Вот тогда-то, милейший, она и слегла.
Повторяла все время: «Не нужна я Ему,
Значит, больше я здесь не нужна никому».
Он стоял неподвижно, слушал и погибал.
В её смерти, в душе, он себя обвинял.
Его внутренность рвал гнева крик, вопль, стон.
Он готов бы и заживо закататься в бетон.
Подкосились колени, упал как мешок.
Врачи скорой сказали «У него просто шок».
И вот спустя сорок лет, его карий взор,
Все еще смотрит на свет, через стекол узор
На окнах, что когда-то сотворила она.
И мягкие стены – обрамка окна.